О чем бы мы ни говорили, кроме основного дей­ствия, почти всегда нужно сказать о второстепен­ном, побочном, но столь же необходимом действии. Оно и передается формой, причастной к обозначе­нию действия. Когда-то и различить-то было труд­но, где основное, а где второстепенное действие: «вставь и рече» или «вста и рекъ». Теперь бы мы перевели так: встав сказал или встал сказав, и каждому ясно, что действие, выраженное глаголом, основное, а деепричастием — второстепенное. А в те времена, когда подобные сочетания аориста и причастия еще были в ходу, определить степень их зависимости друг от друга было бы затруднитель­но: соединительный союз и, поставленный между ними, гарантирует нам равнозначность действий, переданных личной и неличной формами глагола. Да, действительно, глагола, потому что причастие по своему происхождению и по своему образова­нию — глагольная форма. Оно образуется от гла­гольной основы и различается по временам и даже по залогам.

Но с самого начала было у причастий что-то про­тиворечивое. Кроме глагольных качеств, у них были и именные: как имена прилагательные, они разли­чались по родам и падежам, могли иметь полные и краткие формы, например такие:

Причастия как бы вбирали в себя грамматиче­ские характеристики и имени, и глагола. Это при­вело к образованию массы причастных форм. Всего их было около двухсот, целых пяти типов. В крат­кой форме именительного падежа единственно­го числа мужского рода эти типы таковы: ведя — ведъ(ший) — ведомъ — ведснъ — велъ.

Да, и велъ тоже. В сочетании с вспомогательным глаголом быть это причастие образовывало формы сложных прошедших времен.

До той поры, пока причастия могли употреблять­ся только в своих кратких формах, они сохранили все признаки глагольности. В некоторых сочетаниях они вообще были единственной формой выражения сказуемого, например в старинных оборотах с да­тельным падежом (оборот и назывался «дательный самостоятельный» — независимый от личной фор­мы глагола): «Солнцу встающу мы вышли в поле» (Когда солнце вставало, мы вышли в поле).

Очень энергичный и краткий оборот, недаром М. В. Ломоносов призывал сохранить его в лите­ратурном русском языке. Придаточное предложе­ние времени здесь как бы в зачатке, оно зернышком свернулось в колоске древнего предложения... Со временем, когда многочисленные типы придаточ­ных предложений развились достаточно широко, надобность в подобных оборотах отпала. Они, не­смотря на свою краткость, чересчур многозначны, переводятся не только придаточным предложени­ем времени, но и придаточным причины, условия, уступительным: «так как солнце встало...», «хотя солнце встало...» Вот только в условном значении наше предложение не поддается переводу.

Зато такое значение сохранилось в тексте пись­ма И. С. Тургенева: «В конце мая, если только буду жив и здоров, буду в Спасском,— и тогда-то, богу изволящу, начнется та жизнь, о которой мы так ча­сто толковали и мечтали...» Здесь два придаточных условия: совсем новое (его происхождение относит­ся к XVII веку — с союзом если) и очень древнее, сохранившееся в качестве устойчивого сочетания. Оно пришло из церковнославянского: богу изволя­щу значит: если бог позволит, если допустит; здесь наш знакомец, дательный самостоятельный.

Наряду с краткими возникли и полные прича­стия. Стоило только приставить указательное ме­стоимение и к причастию (или прилагательному), оно становилось местоименным, то есть полным:

добръ + и = добрый (прилагательное)

творя + и = творяи (причастие)

мога + и = могаи (причастие)

былъ + и = былой (тоже причастие)

Когда произошло слияние местоимения с прича­стием, каждая полная, местоименная (и определен­ная по своему значению) форма сохранила за собой значение имени прилагательного. Наоборот, каждая краткая, то есть исконная по происхождению, при­частная форма по-прежнему, как и в древности, вби­рала в себя глагольные значения. Так произошло великое расслоение причастий на формы глагола и прилагательные (все выделенные слова по проис­хождению — причастия): он был — былые дни; творя это, он был добр; «творяй великие дела» (А. Радищев).

Разумеется, не все прямолинейно и просто было в этом расслоении. Да и длилось оно долгое время. Еще и теперь ощущается связь между глаголом и прилагательным, вот как в этом тексте из «Старо­светских помещиков» Н. Гоголя:

«— Мне кажется, как будто эта каша, — говари­вал обыкновенно Афанасий Иванович, — немного пригорела; вам этого не кажется, Пульхерия Ива­новна?

— Нет, Афанасий Иванович; вы положите по­больше масла, тогда она не будет казаться пригоре­лою».

Одна и та же по происхождению форма одно­временно является и глаголом (это бывшее краткое причастие пригорела) и прилагательным (это быв­шее полное причастие пригорелою).

Основное направление развития определилось, и это принесло с собою массу новых изменений.

Во-первых, краткие формы причастий почти все исчезают. Они ведь стали чисто глагольными

теперь, когда окончательно оторвались от своих полных форм и лишились форм склонения. Полнее всего это проявилось у причастий с суффиксом -л-. Теперь никто не усомнится, что был, была, было, были — глагольные формы прошедшего времени.

У других типов причастий дело обстоит сложнее, только в пословицах да в поговорках сохранились некоторые архаические формы причастий: «Кто кого смога, тот того и в рога» (кто кого сможет, тот того и уничтожит), «Сеяй глазами радостью пож­нет» (эту причастную форму лучше всего передать нашим словом сеющий).

Но самое важное, конечно, второе следствие: полные причастия становятся прилагательными. Вас, возможно, это удивит, и вы скажете: а разве те­кущий не причастие? А сушеный — тоже ведь при­частие? Верно, это причастия, школьная грамматика не обманывает вас. Однако сделаем одно разъясне­ние.

Вы ведь имеете в виду литературный русский язык, а на его формирование в свое время очень сильно повлиял церковнославянский язык. Вот и суффикс -ущ- и суффикс -ащ--не русские, цер­ковнославянские. Потому-то они и осознаются нами как искусственные. В разговорной речи мы редко их употребляем. В произведениях Пушкина, напри­мер, они чрезвычайно редки, разве что молящий. А. М. Горький часто предостерегал молодых писате­лей избегать «вшей» и «щей», то есть причастий на -вший и -ющий: не по-русски звучит. Соответству­ющий русский суффикс произносится как -уч- или -ач-, и во многих других случаях русскому ч соот­ветствует церковнославянское щ; сравните: русское слово ночь и церковнославянское нощь.

А вот и суффикс -уч-: «Глядь, поверх текучих вод Лебедь белая плывет». Текучий — русская фор­ма того же самого причастия текущий, но воспри­нимается она как прилагательное и на самом деле давно стала прилагательным. Да и текущий нет-нет да и попадет в текст как прилагательное: текущий ремонт, текущий момент.

И во многих других случаях живое русское при­частие уже стало прилагательным, а искусственная церковнославянская форма еще может употреблять­ся как «второстепенное сказуемое» (в форме при­частных оборотов). Сравните хотя бы такие: дрему­чий лес — дремлющий лес, горячая вода — горя­щая нефть, висячий замок — висящий на двери.

И страдательные причастия тоже переходят в прилагательные, например: сушенные на солнце сушеные грибы — в первом случае перед нами еще причастие, а во втором — уже прилагательное.

В большинстве русских говоров этот процесс за­шел настолько далеко, что причастий в них совсем нет. В таких говорах причастие обобщило значение качества (а не действия) и стало прилагательным.

В литературном же языке краткие причастия, все более вбирая в себя значение действия, преврати­лись в деепричастие, в «причастие действия». Тоже категория литературного языка, и представитель го­вора не всегда в ладах с нею. Вот пример.

«Я купила корову, будучи еще телкой» — так на­писала малограмотная женщина, составляя жалобу в сельский совет, а журналисты поместили ее изре­чение в газете под рубрикой «Лучше не скажешь!» Вольно им, журналистам, смеяться. Попробовали бы сами писать официальную бумагу, писать свой­ственным такому документу стилем, имея самое приблизительное представление об этом стиле.

Ясно, что в момент покупки телкой была корова. Однако законы русской грамматики столь жестки и обязательны для всех (как написал — так и про­чтешь), что написанное следует понимать так: в не­которые времена сама женщина была телкой. Пото­му что в русском языке деепричастие всегда связано по смыслу с подлежащим и никогда не бывает связа­но с второстепенным членом предложения. В нашем случае будучи относится к я, а не к корову. Если на­писать: «Я купила корову, когда та была телкой» — мысль будет выражена правильно. «Я купила коро­ву, которая тогда была телкой» — тоже правильное сочетание слов. Мысль всегда можно выразить раз­личным образом, в зависимости от того, что именно вы желаете подчеркнуть в своем высказывании. В первом случае важно обратить внимание на время покупки (когда та была телкой), во втором — на ха­рактеристику коровы в момент покупки: она еще и коровой-то не была!

Получается, наша корреспондентка попросту не­грамотна? Не спешите с заключениями, не все так просто. И литературно образованный человек может сделать ту же самую ошибку. В записных книжках и в мемуарах особенно много примеров такого рода. Петр Вяземский, современник и друг Пушкина, пи­шет: «Вчера выехал в первый раз после падения (с лошади). Сердце как-то билось, садясь в коляску и особливо проезжая мост». Можно подумать, что одно только сердце село в коляску, и только оно про­езжало по мосту. Радиокомментатор в одном репор­таже с места событий произнес: «Подходя к театру, мне показалось, что народу стало больше». Может быть, редактируя сказанное на бумаге, он исправил бы это предложение по законам письменной речи, однако нам важно, каким оно родилось в минуту вдохновения. «Подходя к театру я увидел...» Да, вер­но, но здесь уже полная определенность, которой в момент высказывания хотелось избежать. «Когда я подходил к театру, мне показалось...» Это точнее, но очень трудно для быстрой «репортажной» речи. Сказанное комментатором на самом деле очень вы­разительно и кратко. Однако грамматически непра­вильно.

Подобные фразы неоднократно становились предметом пародий, вот как знаменитая фраза из че­ховского рассказа «Жалобная книга»: «Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа.»